образом, как заметила другая их гостья, мисс Хорнблауэр. Сия дама отправилась первой и оставалась в теплой гардеробной, пока не прибыла мисс Браунинг, после чего обе дамы направились в бальную залу и выбрали удобные места, откуда могли видеть всех прибывающих и беседовать с проходящими мимо знакомыми, пока не появились мисс Фиби и мисс Пайпер, чтобы занять места, сбереженные для них заботой мисс Браунинг. Эти две более молодые дамы вошли также рука об руку, но с некоторым робким трепетом во взгляде и движениях, столь непохожим на спокойное достоинство старших (на два-три года). Когда все четверо вновь собрались вместе, они перевели дыхание и начали беседовать.

— Право же, я считаю, что этот зал гораздо лучше нашего здания суда в Эшкомбе!

— А как замечательно он украшен! — вступила в разговор мисс Пайпер. — Как хорошо сделаны розочки! Но у вас у всех в Холлингфорде такой прекрасный вкус.

— А вон миссис Демпстер! — воскликнула мисс Хорнблауэр. — Она говорила, что ее с двумя дочерьми пригласили остановиться у мистера Шипшенкса. Мистер Престон тоже должен был приехать, но я думаю — не могут же все собраться сразу. Смотрите, а вот и молодой Роскоу, наш новый доктор. Похоже, весь Эшкомб сюда съехался. Мистер Роскоу! Мистер Роскоу, идите сюда и позвольте мне представить вас мисс Браунинг, моей подруге, у которой мы остановились. Могу сказать, мисс Браунинг, мы очень довольны нашим молодым доктором.

Мистер Роскоу поклонился и расплылся в улыбке при этой похвале. Но мисс Браунинг не могла допустить, чтобы при ней хвалили доктора, который приехал, чтобы обосноваться на самой границе практики мистера Гибсона, о чем она и сказала мисс Хорнблауэр:

— Я полагаю, вы можете радоваться, когда есть кого вызвать в случае большой спешки или ради какого-нибудь пустяка, из-за которого не стоит тревожить мистера Гибсона, и думаю, что мистер Роскоу сочтет большой удачей воспользоваться возможностью, которая ему непременно представится, наблюдать мастерство мистера Гибсона!

Возможно, мистер Роскоу был бы больше огорчен этими словами, если бы его внимание в этот момент не было отвлечено появлением того самого мистера Гибсона, о котором шла речь. Почти не дослушав суровую и пренебрежительную речь мисс Браунинг, он спросил у своей приятельницы мисс Хорнблауэр:

— Кто эта очаровательная девушка в розовом, которая только что вошла?

— Да это же Синтия Киркпатрик! — сказала мисс Хорнблауэр, поднимая к глазам массивный лорнет в золотой оправе, чтобы удостовериться. — Как она выросла! Да и то сказать — она уже года два или три как уехала из Эшкомба. Она тогда была очень хорошенькая. В городе говорили, что мистер Престон от нее в восторге. Но она была так молода!

— Вы не могли бы меня представить? — спросил нетерпеливый молодой врач. — Я хотел бы пригласить ее на танец.

Когда мисс Хорнблауэр вернулась, поздоровавшись со своей бывшей знакомой, миссис Гибсон, и выполнив просьбу мистера Роскоу представить его, она поделилась с мисс Браунинг некоторыми своими суждениями:

— Однако! Какие мы сделались важные и снисходительные! А я помню еще, как миссис Киркпатрик ходила в старом платье из черного шелка и за то была благодарна и так вежлива, как и подобает школьной учительнице, которая должна зарабатывать себе на жизнь. Теперь она носит атлас и едва может вспомнить, кто я такая, разве что очень постарается. А давно ли миссис Демпстер приходила ко мне посоветоваться, не оскорбится ли миссис Киркпатрик, если послать ей отрез лилового шелка на платье вместо того, на которое прислуга миссис Демпстер пролила кофе накануне вечером? И она приняла его и была благодарна, при всем том, что теперь разодета в жемчужно-серый атлас! И она очень была бы рада выйти замуж за мистера Престона в те дни.

— По-моему, вы говорили, что он был в восторге от ее дочери, — напомнила мисс Браунинг своей раздраженной приятельнице.

— Ну что ж, может быть, я говорила, и, может быть, так оно и было; точно сказать не могу. Он очень часто бывал у них в доме. Сейчас в том же доме держит школу мисс Диксон, и я уверена — она делает это гораздо лучше.

— Граф и графиня очень привязаны к миссис Гибсон, — сказала мисс Браунинг. — Я знаю, потому что леди Харриет говорила об этом, когда приходила к нам пить чай прошлой осенью. Они хотели, чтобы мистер Престон был к ней очень внимателен, когда она жила в Эшкомбе.

— Бога ради, не повторяйте то, что я говорила про мистера Престона и миссис Киркпатрик ее светлости. Всякий может ошибаться, и вы ведь знаете, я только сказала «люди говорили».

Мисс Хорнблауэр была явно встревожена, как бы ее сплетня не была пересказана леди Харриет, бывшей, по всей видимости, в таких близких отношениях с ее холлингфордскими друзьями. А мисс Браунинг не стала рассеивать эту иллюзию. Ведь леди Харриет и в самом деле пила с ними чай и, может быть, сделает это снова, и во всяком случае, страх, в который она вогнала свою приятельницу, был для той недурным наказанием за восхваление мистера Роскоу, оскорблявшее преданность мисс Браунинг мистеру Гибсону.

Между тем мисс Пайпер и мисс Фиби, которым не было надобности поддерживать репутацию esprit forts, [56] говорили о нарядах присутствующих, начав с комплиментов друг другу.

— Какой очаровательный у вас тюрбан, мисс Пайпер, и, если позволите мне так сказать, как он подходит к вашему цвету лица!

— Вы так думаете? — сказала мисс Пайпер с плохо скрываемым удовольствием: не так уж плохо иметь «цвет лица» в сорок пять лет. — Я купила его у Брауна в Сомертоне специально для этого бала. Я подумала, что надо чем-нибудь оттенить платье, которое уже не совсем новое, а таких красивых драгоценностей, как у вас, у меня нет. — При этом она с восхищением глядела на большую миниатюру в оправе из жемчужин, которая служила щитом, прикрывающим грудь мисс Фиби.

— Она действительно хороша, — ответила та. — Это изображение моей дорогой матушки, а у Дороти — изображение отца. Обе миниатюры были сделаны одновременно, и примерно тогда же умер мой дядя и оставил нам в наследство каждой по пятьдесят фунтов, которые мы согласились потратить на оправу для миниатюр. Но оттого, что они такие ценные, Дороти всегда хранит их под замком вместе с нашим парадным столовым серебром, а шкатулку куда-то прячет и ни за что не хочет сказать мне куда; говорит, потому, что у меня такие слабые нервы и, если грабитель приставит мне к голове заряженный пистолет и спросит, где мы храним свое столовое серебро и